МАКАНИН Владимир Семенович (р. 1937)
МАКАНИН Владимир Семенович (р. 1937)
МАКАНИН Владимир Семенович (р. 1937), русский писатель, Государственная премия (2000). От "исповедальной" прозы — к антиромантизму, иронии, к проблеме "беспочвенного человека"; роман "Портрет и вокруг" (1978); сборники повестей и рассказов: "Повесть о Старом Поселке" (1974), "Голоса" (1982), "Река с быстрым течением" (1983). Проблема взаимосвязи творческой личности и "массы" — в повести "Где сходилось небо с холмами" (1984); повесть "Один и одна" (1987), "Андеграунд" (1999). * * * МАКАНИН Владимир Семенович (р. 13 марта 1937, Орск), русский писатель; лауреат Государственной премии (1999), премии Букера (1993) и Пушкинской премии фонда Альфреда Топфера (1998). Окончил механико-математический факультет Московского университета (1960) и Высшие сценарные курсы. До конца 1960-х гг. — преподаватель, затем — кинематографист и профессиональный литератор. Живет в Москве. Этапы творчества. Маканин — автор трех романов: "Прямая линия", с которым он дебютировал в 1965, "Портрет и вокруг" (1978) и "Андеграунд, или Герой нашего времени" (1998). К романам примыкают повести, некоторые из которых, такие как "Предтеча" (1982), "Один и одна" (1987), "Стол, покрытый сукном и с графином посредине" (1993), могут расцениваться как "небольшие" романы. С другой стороны, "большие" романы Маканина, по единодушному мнению критики, "бессюжетны", точнее, бесфабульны: сюжету-фабуле (связной последовательности событий, "истории") Маканин предпочитает сюжет-ситуацию: единое сюжетное положение, воспроизводимое в разных контекстах и ракурсах на протяжении повествования. Такова "конфузная ситуация", внедренная, по мысли Маканина, в русскую литературу Гоголем и позволяющая писателю "выскочить из системы типажей к системе обыкновенного человека" ("Голоса"). Эти и другие характерные черты прозы Маканина, в основном, сложились в его творчестве во второй половине 1970-х гг. Первый этап. Первый этап творчества Маканина (1965-76), к которому помимо "Прямой линии", относятся повести и рассказы "Безотцовщина", "Солдат и солдатка", "Повесть о старом поселке", "На первом дыхании", "Старые книги", "Простая истина" и другие, еще тесно связан с традициями романтической "исповедальной" прозы 1960-х гг. Принцип повествования от первого лица, максимальная сближенность автора и героя-повествователя сохраняются и в зрелой прозе писателя. Книга "Голоса" и рассказ "Ключарев и Алимушкин" (оба произведения — 1977) открывают творчество Маканина второй половины 1970-х — начала 1990-х гг. Зрелость. От романтического эгоцентризма, сосредоточенности на своем "я", повествователь Маканина все больше тяготеет к отождествлению себя с другими, с другим, следствием чего становится его принципиальный отказ от позы "судии" по отношению к своим героям ("не судите" — это и генеральная нравственная установка писателя). Маканин отказывается и от завершенных "образов героев" и завершенного повествования (живая жизнь и судьба живого человека принципиально незавершимы) — от всего, что традиционно ассоциировалось с понятием "литература". Противостояние "литературы" и жизни, отвержение литературы во имя жизни, во имя живого Слова и неспособность прожить жизнь иначе, нежели в составленном из Слов Письме, в "тексте", — одна из "сюжетообразующих" коллизий жизни и творчества Маканина. Диалектика разрушения — восстановления целого (целого человеческой личности, общежитийного мира, художественного произведения) — лежит в основе прозы Маканина 1980-х гг. (рассказы "Гражданин убегающий", 1978, "Человек свиты", 1982, "Антилидер", 1983, и др., повести "Отдушина", 1977, "Голубое и красное", 1981, "Предтеча", 1982, "Отставший", 1984, "Утрата", 1987, "Лаз", 1991). 1990-е годы. Новый период творчества Маканина, органично связанный со всем его предшествующим творчеством и одновременно качественно новый, нацелен на подведение итогов прожитой жизни и итогов русской истории. Он начинается с повести-романа "Стол, покрытый сукном и с графином посредине" (1993), которую можно рассматривать как своего рода заявку на роман "Андеграунд" — самое на сегодняшний день значительное произведение писателя (во всех других повестях и рассказах этого периода — от цикла "Сюр в пролетарском районе", 1993, до "Буквы "А", 2000, включая "Кавказского пленного", 1995, и "Удавшийся рассказ о любви", 2000 — так или иначе также варьируются мотивы "Андеграунда"). Поэтика Маканина. Особую роль в прозе Маканина играет художественное пространство (тождественность пространства и Слова прямо декларируется в "Андеграунде"). Хронотоп (писатель сам использует термин М. М. Бахтина) в прозе Маканина разделен на "черное небо" с едва угадываемыми Луной и созвездиями (его образный аналог — "Черный квадрат" Малевича), символ непостижимого Вечного, и то, что под землей — подполье, подземелье, "андеграунд", "лаз", яму, ямку, норку, символизирующие начало и исход земного существования, материнское лоно, подсознание личности или же "коллективное бессознательное" (Г. Юнг). Туда, вниз, чаще, чем в "черное небо", устремлен пристальный взгляд писателя и его героев: в землю уходит после смерти в легенде знахарь Якушкин (повесть "Предтеча", 1982), в символическом "подполье" проживает свою жизнь герой "Андеграуда" (1998), в ямку в земле устремлен вспоминающий взгляд писателя Тартасова — героя одного из последних маканинских рассказов ("Удавшийся рассказ о любви"). Есть у Маканина и срединный мир — земля, то место, "где сходилось небо с холмами" (название одной из лучших повестей Маканина, 1984). Срединный мир, в свою очередь, делится на большое пространство — уральские степи, сибирские просторы, и "тесноту" людского общежития: барак, "аварийный поселок" в "Где сходилось небо с холмами", "большой город" — муравейник, давший название одной из книг писателя — "В большом городе" (1980), "общага" в "Андеграунде". Затянувшаяся" и, вместе с тем, рушащаяся на глазах "общажная жизнь в России" — почва его творчества. Барачный коллективизм, с одной стороны, уничтожает в человеке личностное, индивидуальное начало, нивелирует его "я", но с другой, именно в нем, в его нищенском уюте, в недрах его "коллективного бессознательного", в сплетении его "голосов" самый близкий Маканину герой — "человек творящий" (необязательно композитор, писатель или художник, но он — в первую очередь) находит житейское тепло, источник вдохновения и спасение от более страшного врага — Системы: репрессивного государства с его лагерями и сменившими их в эпоху брежневщины "психушками", мира официозной лжи, официальной литературы и науки, мира всеобщей несвободы. Если барачный, во многом архаичный мир держится на архетипах, на заложенных в подсознательном образах восприятия мира, то Система порождает стереотипы, навязанные человеку извне формы поведения и схемы мышления. Уходя от официоза и стереотипа Маканин 1980-х гг. ищет путь к межличностному, к "междомью" ("Где сходилось небо с холмами"), в пространство, в котором встречаются не только жители аварийного поселка, оплакивающие умерших, но и автор — читатель — герой, объединенные общей человеческой участью — "бытием-к-смерти" (М. Хайдеггер). "Голоса". Маканин — автор "Голосов" и непосредственно следующих за ним произведений — создает не характеры и не типы (стереотипы!): их место заступает "голос". "Необходимость не бытового — но бытийного взгляда на человека — вот та мысль, которая последовательно доказывается у Маканина" (М. Липовецкий). "Голос" — изначальное, подсознательное, стихийно-интуитивное начало бытия, то, что существует в человеке до и помимо психологии. Отсюда — особое пристрастие писателя к изображению детства и старости, стремление столкнуть обкатанного жизнью героя с ребенком или стариком, чтобы вернуть его к тому истинному, что в нем заложено и, казалось бы, навечно погребено под толщей благоприобретенных привычек. "Голос" соединяется с подлинным "я" — поверх фальшивой, социализированной, стереотипизированной "индивидуальности" ("Человек "свиты", 1982). В конце 1970-х гг. в творчестве Маканина усиливается писательская рефлексия, тяготение к "философическому" автопортретированию. Первая попытка в таком роде — роман "Портрет и вокруг", 1978. Поиск новых принципов построения "большого" повествования" в повести "Один и одна" с ее жестокой ироничной критикой "шестидесятнического" романтизма. "Андеграунд". Роман "Андеграунд, или Герой нашего времени" — сложно-устроенный текст, полный "мерцающих" смыслов, складывающийся на границе "литературы" и "жизни", Слова и безмолвия. Начиная с заглавия, он полон литературных, философских, живописных, музыкальных, кинематографических цитат (нередко иронических, пародийных). По контрасту с ними дается масса бытовых подробностей. Таким образом, текст Маканина сориентирован на узнавание (вспоминание, опознание) читателем своей реальности в диапазоне от вкусовых привычек (черные сухарики, макароны с сыром, борщ на говяжьем бульоне и т. п.) до культурного "запаса" (Хайдеггер, Бибихин, Лаодзы, "Человек дождя", Пруст, Джойс, Кортасар, и вся русская литературная классика — от Гоголя до "Петербурга" Андрея Белого, которого Маканин претендует дополнить своей "подземной", "андеграундной" "Москвой"). В обширном символическом слое "Андеграунда" Россию воплощает и одна из многочисленных "женщин" героя-повествователя — "габаритная" Леся Дмитриевна. Самого же его, человека без имени, величают по отчеству — Петрович, то есть отпрыск Петра, основателя новой России. Петрович — герой нашего времени. Повествование в "Андеграунде" движется по кругу, по сути, возвращаясь в конце романа в исходную точку. Между началом и концом повествования — символический год прожитой Петровичем жизни — от лета и до лета, вместивший в себя фактически десять лет истории России — время "перестройки" и первые годы правления Ельцина. Однако историческое время в "Андеграунде" принципиально подчинено природному и бытовому (времени тополиного пуха, осенних сумерек, зимних снегов, снов, пробуждений, застолий и т.д.). За условный романный год Петровича изгоняют из "общаги", помещают в психиатрическую лечебницу, откуда он чудом спасается, наконец, вновь принимают в "общажный", но уже по-комнатно и по-квартирно приватизированный мир. Однако Петрович возвращается в него по-прежнему бездомным и свободным. Параллельно идет рассказ о младшем брате Петровича — гениальном художнике Вене, упрятанном еще в брежневские времена "кегэбешниками" в "психушку" и заколотого нейролептиками до безумия. Другие герои. Композиционно "Андеграунд" воспроизводит не столько роман Лермонтова, к которому отсылает читателя его второй заголовок, сколько "В поисках утраченного времени" Пруста. Как и у Пруста (в отличие от романа Лермонтова), повествование у Маканина выстроено в ракурсе единой точки зрения — самого Петровича — и все сконцентрировано в точке повествовательного настоящего. События, происходившие с героем-повествователем — талантливым, но на "поверхности" не состоявшимся, принципиально отказывающимся печататься писателем-бомжем и с теми, кто "вокруг", вмонтированы в текст без хронологической последовательности: все они — фрагменты переживаемого настоящего — настоящего его рассказа, акта речи, адресованного безымянному же читателю, его двойнику. Другие персонажи романа, за исключением тех, кто представляет Систему-врага, в той или иной степени являются двойниками повествователя. Все они — вместе с обитателями гигантской мифической "общаги" — и составляют образ "героя нашего времени" ("ваше" время, будущее, принадлежит уже другим, молодым бизнесменам и иже с ними, тем, кто "общагу" покинул: о его наступлении пророчествует в конце романа Петрович). При этом Маканин сосредоточен не столько на воссоздании портретных, внешних черт своего "героя", сколько на художественной реконструкции его подсознания (андеграунд как подсознание общества). В портретируемом Маканиным "общажном" коллективном бессознательном причудливо — сюрреалистически — совместились жалость к падшим и ненависть к чужакам, жажда покаяния и затаенная агрессивность, сострадание ближнему и способность к хладнокровному убийству (мысль о том, что убивать легко, — центральная тема и "Кавказского пленного"), самоутверждение за счет своей женской половины (женщины в глазах повествователя — или агрессивные "бабищи", или растоптанные жизнью существа) и тяга к "запойному" саморазрушению, бесконечная творческая одаренность и апатия. Всегда и везде лишний. В художественном пространстве романа, мотив подсознания соотнесен с "подземной" Москвой (метро — любимое место Петровича), с "андеграундом" как формой существования неофициальных художников (не одних живописцев) при коммунистическом режиме. Другой сквозной пространственный образ романа — коридор, реальный и, вместе с тем, символический, коридор без окон, ведущий в никуда, узкий тоннель человеческой жизни, через который приходится протискиваться к подлинному бытию. Очевидно, неприятие Маканиным всего происходящего с Россией, в России и при коммунистах, и при "демократах". Его "герой нашего времени" отвергает все, что происходит "наверху", в бурном потоке жизни, предпочитая тихое "придонное" созерцательное существование. В историческом бытии он всегда и везде лишний (единственное, что роднит его с героем Лермонтова). И все же он верит, что "для каких-то особых целей и высшего замысла необходимо, чтобы сейчас (в это время и в этой России) жили такие", как он — "вне признания, вне имени и с умением творить тексты". С. И. Пискунова.
|
